Каким был Московский Кремль Белокаменный…. Кремль белокаменный Зачем построил белокаменный кремль

Дубовые стены и башни Кремля прослужили более двадцати пяти лет. В 1365 году в один из засушливых дней в московской церкви Всех Святых случился пожар, получивший в истории название Всехсвятского. В течение двух часов сгорела вся Москва, в том числе и деревянные стены Кремля.

Княжившему в то время великому московскому князю Дмитрию Ивановичу необходимо было срочно возводить новые укрепления для защиты Москвы от нападений Золотой орды и Литовского княжества. Было решено строить стены и башни из более прочного и несгораемого материала - из камня.

Летом 1366 года "князь великий Дмитрий с братом... замыслил ставить город Москву камен и что задумал, то и сделал",- говорится в летописи. В течение всей зимы по санному пути возили в Москву белый камень из подмосковных мячковских каменоломен. (Село Мячково расположено в 30 километрах от Москвы, ниже по течению Москвы-реки, около впадения в нее реки Пахры.) Белый камень в качестве строительного материала употреблялся на Руси с давних времен. Он был красив, прочен и хорошо поддавался обработке. Однако добыча его была очень трудоемка и связана с большими затратами; это сдерживало его широкое применение, к тому же не хватало мастеров "навыкших каменному делу".

К сооружению белокаменных стен Кремля - первых каменных укреплений в Суздальской Руси - приступили весной 1367 года, о чем было отмечено в Никоновской летописи: "В лето 6875 (1367.- Ред.)... князь великий Дмитрий Иванович заложил град Москву камену и начата делати безпрестани".

Новые каменные стены и башни возводились снаружи от старых, деревянных, на расстоянии 60 и более метров от них. Толщина стен, по некоторым предположениям, колебалась от 1 до 1,5 сажени (2-3 метра). Там, где не было естественной защиты, выкапывали глубокий ров, через который к проездным башням перекидывали подъемные мосты. С напольной стороны стена завершалась саженной высоты парапетной стенкой, в которой были устроены бойницы с раструбом внутрь. Бойницы закрывались деревянными щитами-заборолами, а проезды в башнях - толстыми деревянными створами, окованными железом.

Постройка каменного Кремля, несомненно, была выдающимся событием в истории Северо-Восточной Руси, так как каменные крепости в XIV веке были только в Новгородской и Псковской землях. С этого времени Москва стала называться белокаменной. Поспешность, с которой воздвигались белокаменные стены Кремля, была оправданна: уже в 1368 году литовский князь Ольгерд, побуждаемый враждебно настроенным к Москве тверским князем Михаилом, внезапно вторгся в московские земли. Три дня и три ночи войска Ольгерда стояли под стенами города, но взять крепость не смогли. Отступая от Москвы, Ольгерд сжег посады, слободы и угнал в плен многих жителей.

В ноябре 1370 года князь Ольгерд снова напал на Москву. Кремль блестяще выдержал и эту осаду. Защитники крепости обливали противника со стен горячей смолой и кипятком, рубили мечами, кололи копьями, пускали ядра. Простояв под стенами Кремля восемь дней и видя безысходность своего положения, князь Ольгерд запросил мира.

Шесть высоких башен крепости имели проездные ворота - Никольские, Фроловские (где ныне стоит Спасская башня), Тимофеевские (на месте Константино-Еленинской башни), Чешковы, или Водяные, выходившие к Москве-реке (сейчас на этом месте Тайницкая башня), Боровицкие (на месте существующей Боровицкой башни) и Риз-положенские (на месте нынешних Троицких ворот в Троицкой башне).

По углам треугольного в плане Кремля возвышались круглые глухие башни: Граненая - на берегу реки Неглинной, там, где сейчас Средняя

Арсенальная башня, Ееклемишевская - на месте нынешней Москворецкой - и Свиблова, где ныне расположена Водовзводная башня.

Через реку Неглинную, которая протекала на месте нынешнего Александровского сада, от Ризположенских ворот был перекинут каменный мост на арках. Как полагают, это был первый каменный мост в Москве. Спустя почти полтораста лет на этом месте был построен ныне существующий Троицкий мост.

До нас не дошло документального изображения белокаменного Кремля времени Дмитрия Донского. О нем можно судить только по скудным сведениям в летописях да по рисункам художника А. М. Васнецова.

При реставрации кремлевских стен и башен в 1946-1950 годах и в 1974-1978 годах внутри их кирпичной кладки, в нижних частях и фундаментах, были обнаружены белокаменные блоки, использованные в качестве забутовки. Возможно, что это и есть остатки белокаменных стен Кремля времени Дмитрия Донского.

Золотая орда постоянно угрожала Москве. В 1380 году полчища хана Мамая, поджидая своего союзника князя Ягайло, стали стягиваться к Московской земле. Великий князь Дмитрий Донской вывел свои дружины из Кремля в верховья Дона, навстречу войскам противника. 8 сентября 1380 года на Куликовом поле произошла величайшая битва, которая принесла полную победу русским войскам и показала растущую силу русских земель, объединяемых Москвой. Слава о Москве, которая вступила в открытую борьбу с татарами, далеко разнеслась по Русской земле. Великий московекий князь Дмитрий Иванович, одержавший эту победу, стал именоваться Донским.

Однако эта добеда не избавила Москву полностью от угрозы татарского нашествия. Мстя за поражение войск Мамая, татарский хан Тохтамыш, воспользовавшись раздорами русских князей и отсутствием в Москве великого князя Дмитрия Донского, в 1382 году двинул свои орды на Москву и беспрепятственно подошел к стенам Кремля. Несколько дней татары безуспешно осаждали крепость. Защитники Кремля стойко отбивали все атаки. Враг уже готовился покинуть город, но суздальские князья-предатели, бывшие в стане хана, сумели обманным путем уговорить защитников Кремля открыть врагу ворота крепости. Татары ворвались в Кремль. Об этом страшном событии летописец записал: "И было и в граде и вне града злое истребление, покуда у татар руки и плечи измокли, силы изнемогли и острия сабель притупились. И был дотоле град Москва велик, чуден, многолюден, и всякого узорочья исполнен, и в единый час изменился в прах, дым и пепел..."

Но Москва снова поднимается из пепла пожарищ и снова собирает русский народ на борьбу за национальную независимость.

В начале XV века татары еще по-прежнему угрожали Москве. Несколько раз подходили они к кремлевским стенам, сжигали московские посады, но покорить город не могли. В 1408 году двадцать дней простоял под Москвой хан Едигей. Спустя тридцать лет Москву безуспешно осаждал хан Улу-Мухаммед. В 1451 году под стенами Кремля внезапно появился и так же внезапно ушел ордынский царевич Мазовша (это нашествие известно в истории под названием "скорой татарщины"),

Более ста лет служили надежной защитой Москве и Руси белокаменные стены и башни Кремля. Много раз подвергались они осаде неприятеля и еще больше разрушались от пожаров. К середине XV века они сильно обветшали, во многих местах были заделаны бревнами и уже не могли быть прочной защитой от врагов, тем более что в это время стало широко применяться огнестрельное оружие.

Московский Кремль - не только выдающийся памятник древнерусского зодчества, но и один из главных символов нашей страны. Любой россиянин с лёгкостью представляет себе величественный ансамбль из кирпичных башен, зубчатых стен и сияющих золотом куполов кремлевских соборов. Однако не все знают, как сильно менялся облик Кремля за семь веков существования.

Впервые укрепления из дубовых бревен появились на этом месте в 1339 году. С тех пор прошло несколько столетий, за которые главная крепость страны успела побывать и каменной, и деревянной, и белой, и красной. Конечно, богатая история Кремля вдохновляла многих художников на создание исторически точных полотен, благодаря которым мы сейчас можем представить, как выглядела наша столица двести, пятьсот, семьсот лет назад. С помощью лучших из них «ЛегкоПолезно» предлагает познакомиться с историей московской крепости поближе.

Деревянный Кремль при Иване Калите, XIV век
Строительство белокаменного Кремля при Дмитрии Донском, конец XIV века
Кирпичный Кремль при Иване III, XV век
Красная площадь при Иване Грозном, XVI век
Кремль в конце XVII века. Красный кирпич выкрашен в белый
Вид на Кремль с Москворецкого моста, начало XIX века
В конце XIX века Московский Кремль приобрел современный вид

Как известно, подавляющее большинство храмов домонгольской Владимиро-Суздальской земли возведено из белого камня. Рядом – в Киевской, Черниговской, Смоленской, Рязанской, Новгородской землях – все строительство велось из кирпича (плинфы) или в смешанной технике. Кроме Суздаля.

При Владимире Мономахе, в Суздальском крае еще строили из плинфы и в смешанной технике. Белокаменное же строительство началось в середине XII века при Юрии Долгоруком и продолжалось более трехсот лет – из белого камня строили и в Московском княжестве. А в середине XV века произошел практически повсеместный возврат к кирпичу.

Эта ситуация, в истории русской архитектуры уникальная — переход в середине XII века от дешевого и технологичного кирпичного зодчества к более дорогому и менее технологичному белому камню, его трехсотлетнего использования и возврата к кирпичной технике в середине XV века.

Факты, порождающие множество вопросов:

• – почему в середине XII века Юрий Долгорукий начал строить во Владимиро-Суздальской земле не из кирпича, а из белого камня, который обходился в десятки раз дороже обыкновенного кирпича. (за счёт несравненно более сложной добычи, транспортировки и обработки)
• – Почему белый камень и при потомках Юрия остался господствующим видом строительного материала?
• – Почему в «преемнице» Суздаля – Москве – эта традиция продолжалась еще очень долго и прекратилась только в середине XV века?

Подлинное зеркало каждой эпохи – это архитектура. Возможно, изучив характеристики эпох Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо и их потомков — всех тех, кто настолько неравнодушен был к белому цвету, можно будет прочесть хоть какую-нибудь информацию, найти ответы на поставленные вопросы. Быть может, белый цвет в строительстве был продиктован из политических соображений, религиозных, а может — исходя из личных симпатий и антипатий… Благо исследований в этом вопросе проводилось немало.

До середины XV века каменное строительство на Руси вели исключительно князья. Именно они отвечали за добычу камня, возведения крепостей и дворцов, всех каменных храмов и в городах, и в селах, и в монастырях.

Особое пристрастие к белому камню наблюдалось исключительно у владимиро-суздальских и московских князей. И это несмотря на повсеместное кирпичное строительство в соседних русских землях. Нигде – ни в Киеве, ни в Чернигове, ни в Переяславле Южном, ни в Рязани, ни в Смоленске, ни в Новгороде-Северском, ни в Волыни – ни одного храма не было построено из белого камня или его местных аналогов, везде строили только из кирпича.

Со времен Юрия Долгорукого до Батыева нашествия во Владимиро-Суздальской земле из белого камня были возведены 95 % всех построек.

В послемонгольское время до середины XV века все капитальное строительство в Московской земле велось в белокаменной технике. И это при всем том, что «дорого и трудно». Дорого, потому, что нередко приходилось за сотни км. подвозить материал к стройке. Вдобавок ко всему — адские сложности в добыче, ломке и обработке белого камня.

В XII веке капитальное строительство требовало напряжения сил и мобилизации ресурсов всего княжества, а получается, например, что вместо четырех белокаменных храмов Юрий Долгорукий при тех же трудовых и финансовых затратах мог бы построить сорок кирпичных. Упрямство? Принципиальность? Личные пристрастия Долгорукого? Или же серьезное стратегическое решение?

Одной из версий считалась набожность Юрия Долгорукого, который принял волевое решение возводить белостенные храмы даже несмотря на неоправданно большие расходы.

Другая версия объяснения причин перехода при Долгоруком на каменное строительство – красота белого камня. Такой аргумент чаще всего встречается в туристических путеводителях и популярных книгах, но ему отдают косвенную дань и профессионалы – о красоте белого камня говорили многие.

К тому же белый камень иногда якобы ассоциируется с храмом Соломона, белыми одеждами и даже Небесным Иерусалимом. «Всеобщая история архитектуры» добавляет, что белокаменные храмы были очень заметны издали. А если сравнить белокаменные стены суздальских построек с серо-булыжными – Новгорода и Пскова, то такой аргумент может показаться вполне состоятельным.

Действительно, эстетическую красоту храмов, выстроенных из белого камня, трудно отрицать. Но и этот «эстетический аргумент» оказался неспособным объяснить переход в середине XII века от кирпича к белому камню.

• Во-первых , даже если допустить у Юрия Долгорукого тонкий эстетический вкус, то стабильность такого вкуса у множества его потомков – от Андрея Боголюбского до Василия Темного – крайне маловероятна.
• Во-вторых , храм – это не предмет обихода, за который можно и переплатить. Масштабное капитальное строительство требовало мобилизации всех ресурсов края, и даже небольшое удорожание могло вызвать негативные макроэкономические последствия. А тут речь идет о десятикратном.
• В-третьих , никакого безальтернативного выбора между эффектной белокаменной кладкой и неряшливой «opus mixtum» (кирпичной) не было – можно было строить храмы, как в Киеве и Чернигове, из кирпича на цемяночном растворе, получая вполне равномерный и эстетически привлекательный красно-розовый цвет.

При этом кирпич позволял строить храмы гораздо бо’льших размеров, чем белый камень. Сравним, например, подкупольные пространства нескольких храмов: София Киевская – 7,8 м, Спасо-Преображенский собор в Чернигове – 6,5 м, мономахов собор в Суздале – 8,6 м, а Спасо-Преображенский собор в Переславле – 5,1 м. Даже в кирпичных соборах скромной и небогатой Рязани стороны подкупольных квадратов были больше, чем во Владимиро-Суздальском княжестве.

И если Долгорукий соревновался с Киевом, то почему он не строил, как в Киеве, из кирпича, что позволило бы превзойти владения Изяслава Мстиславича и количеством храмов, и их размерами?

• В-четвертых , Небесный Иерусалим был золотым, камень храма Соломона – желтоватым, как и весь известняк в Святой Земле, а такая частность, как белые одежды праведников, вряд ли могла повлиять на выбор столь дорогой строительной техники.
• В-пятых , что касается «заметности» белокаменных храмов издали, то красный цвет, согласно законам физики, заметен издали гораздо лучше – у него больше длина световых волн и, соответственно, быстрее их распространение.

Белый цвет, хотя и является комбинацией всех цветов, имеет небольшую красную составляющую и воспринимается слабее. Не зря запрещающие и предупреждающие сигналы обычно красные.

А в условиях наличия снегового покрова, который в Северо-Восточной Руси присутствует почти полгода, говорить об особой «заметности» белокаменных храмов вообще неправомерно. Красный кирпич был бы гораздо заметнее и летом, и тем более зимой.

• В-шестых , в русском языке всегда именно «красный» означало «красивый» – не случайно красными были и знамя со Спасом Нерукотворным, и парадные плащи князей, и щиты воинов, и гербы большинства городов Владимиро-Суздальской земли.
• В-седьмых , белый цвет храмов Юрия весьма условен – не зря в литературе обычно восхваляется белизна церкви Покрова на Нерли, где камень подобран и подогнан гораздо лучше. А храмы Переславля и Кидекши можно назвать бело-желтыми, можно желтоватыми, а можно и пятнистыми – количество вкраплений низкокачественного камня очень велико.
• В-восьмых , через несколько десятилетий (или даже лет) после постройки храмы уже были не белыми и не желтоватыми, а грязно-серыми от копоти печей и частых пожаров, и практика их очистки появилась только в XIX веке.
• В-девятых , в случае какого-либо особого пристрастия Юрия Долгорукого и его потомков к белому цвету вполне можно было бы строить храмы из кирпича или в еще более дешевой технике «opus mixtum», а потом их оштукатуривать.

Например, затирка раствором – одна из форм оштукатуривания – имела место в храмах Новгорода и Пскова. Была затерта раствором туфовая кладка Суздальского собора начала XIII века. Туфовые своды церкви Покрова на Нерли и владимирского Успенского собора были выравнены обмазкой. В ряде домонгольских суздальских храмов штукатурились фрагменты стен, предназначенные для фресок. Епископ Иоанн в 1194 году побелил мономахов собор в Суздале.

Церковь Покрова на Нерли, Фото: Futuramka

Следовательно, в XII веке оштукатуривание не было чем-то из ряда вон выходящим. На Руси не штукатурились только крепостные сооружения (до второй половины XVII века). И Долгорукий при помощи оштукатуривания и побелки мог бы достичь гораздо большей гладкости стен, белизны и однородности цвета при несравненно меньших затратах.

Из всего вышеперечисленного следует, что «эстетический аргумент» — не убедителен.

Рассмотрим еще одну версию, одну из самых привлекательных: влияние на Долгорукого и его потомков западноевропейской романской архитектуры.

В чем именно оно могло состоять? Прежде всего, конечно, сам факт строительства из камня.

Подавляющее большинство романских соборов и замков в сердце Священной Римской империи – Германии – были именно каменными, из кирпича там в это время строились только второстепенные постройки гражданского характера и небольшие провинциальные храмы.

В Северной Италии романские храмы, как правило, возводились из кирпича, но либо были облицованы камнем (городской собор в Модене), либо такая облицовка предусматривалась, но по разным причинам сделана не была (собор Сан Амброджо в Милане) или была сделана не полностью (церковь Сан Микеле в Павии).

Также, одним из важнейший признаков влияния романики на владимиро-суздальскую архитектуру – скульптурный декор.

Многочисленные черты сходства европейского и суздальского скульптурного декора не отрицал практически никто. Академик В.Н.Лазарев писал, что романская традиция «просочилась в Ростово-Суздальский край не позже середины XII века», и там же приводил примеры романских храмов с похожим декором и техникой строительства.

Историки сошлись во мнении, что в архитектуре Владимиро-Суздальской, а затем и Московской Руси имело месторазвитие готических тенденций, и отрицать этот факт невозможно – об этом говорят формы Успенского собора «на Городке» в Звенигороде, Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря, собора Андроникова монастыря, да и всего шатрового зодчества XVI века.

Успенский собор в Звенигороде

Уместным будет вспомнить, что единственное русское княжество, где тоже велось белокаменное строительство, – это Галицкая земля. Но и в ней развивались те же самые готические тенденции, причем весьма интенсивно.

Дело в том, что в 1188 году Галицкая земля была захвачена Венгрией и стала де-юре леном (землёй) венгерского короля, потом венгры в 1190 году ушли, но после смерти князя Романа Волынского в 1205 году вернулись и превратили галицких князей в своих вассалов уже де-факто.

Может быть, какое-то «архитектурное влияние» со стороны Галицкой земли, может быть, через Галич к нам пришла романика? Тем более, что первый князь единого Галицкого княжества — Владимирко Галицкий был союзником Долгорукого.

Хотинская крепость — одна из важнейших форпостов Галицко-Волынского княжества

Историки основательно изучили вероятность и этой версии, но и она оказалась недостоверной. А вывод, к которому пришли историки был крайне удивительным — решение строить из камня — было вовсе не спонтанным, а стратегическим решением. Юрий готовился к белокаменному строительству долго и серьезно, в рамках многолетней и целенаправленной политики возвышения «своей» Суздальской земли.

Более того, мастера и зодчии Долгорукого задолго до строительства, проходили обучение, стажировку в Европейских городах, обменивались опытом. Суздальцам удалось за время стажировки освоить европейские навыки работы с камнем, но строить храмы европейских масштабов они все-таки не могли – для этого требовалась высочайшая строительная культура, воспитанная многими поколениями.

К тому же не будем забывать, что мастера Долгорукого изначально были воспитаны не в европейской, а в мономаховой строительной традиции. Потому все храмы, построенные при Долгоруком не отличались большими размерами. Тем не менее, основное княжеское «техническое задание» – строительство в европейской полубутовой технике* с минимумом раствора и аккуратной кладкой – суздальские мастера выполнили, вложив свой вклад в архитектурное выражение государственной мощи и идеологии Суздальского края.

Полубутовая техника строительства - средневековая техника возведения стен, при которой на месте будущей стены вначале возводились две параллельные стенки из обтёсанных блоков камня (реже из кирпича), затем пустота между ними заполнялась обломками камня, щебня и кирпича, затем заливалась известковым раствором.

Полубутовая техника широко применялась в Древнем Риме, в западноевропейскойроманике, готике и строительстве замков, в белокаменном зодчестве Северо-Восточной Руси.

В этой технике построены Собор Парижской Богоматери, Шпейерский собор, Спасо-Преображенский собор (Переславль-Залесский), Церковь Покрова на Нерли и многие другие храмы.

Очевидно, что за основу белокаменного строительства берется — желание Долгорукого видеть у себя храмы, возведенные «по-европейски», как в Древнем Риме. Строительство из камня символизировало государственную мощь и имперскую идеологию.

Это подтверждается и желанием владимиро-суздальских, а потом и московских князей строить «по-европейски» во что бы то ни стало, несмотря на огромные затраты. То, что символизировало имперскую идеологию в Европе, должно было символизировать то же самое и во Владимире, и в Москве.

Ох уж этот Древний Рим. Князья присматривались к Европейской архитектуре, которая в свою очередь перенимала идеологию архитектуры великого Древнего Рима. Только в Европе строить из камня было гораздо дешевле. Это в Суздале, камень везли более чем за 500 км к месту строительства. В Европе таких расстояний не было — камень у них добывался повсюду, в непосредственной близости. А у нас уже тогда — хороший понт был дороже денег.

Только вот недолговечными были белокаменные постройки у нас, а не в Европе. И дело здесь не в мастерах и не в технике строительства. Главное отличие Европы от России — климат! С суровыми русскими зимами не одно Европейское государство не сравнится. Вот и получается — в европейской технике строили почти на сухую, предотвращая просачивание влаги. В России же, когда сильнейшие морозы несколько раз за зиму сменяются оттепелями, это приводит к расшатыванию камней. А поскольку из-за ячеистой структуры белого камня вода проникает внутрь самих квадров, трещины появляются и в них.

Анализируя поведение полубутовой кладки в российском климате, выясняется, что вода, попадающая в щели кровли и кладки, проникает между облицовкой и забутовкой и в мороз просто «отрывает» одно от другого. К тому же влага в стены «подсасывается» и снизу.

Исследователи данного вопроса признаются: «если бы строили из кирпича, здание было бы влагоустойчивее и, следовательно, долговечнее. Кирпич штукатурили, тем самым достигая еще большей влагоустойчивости. А в случае белого камня эта «спираль» раскручивается в обратную сторону: неустойчивую к влаге белокаменную кладку еще и не покрывали штукатуркой».

В оправдание Юрию Долгорукому, начавшему строить «по-европейски», скажем лишь, что предвидеть такое поведение полубутовой кладки в российских условиях вряд ли кто-либо был способен. Если на Руси и имелся опыт работы с белым камнем, то это было в Галиче, где климат вполне европейский.

В продолжении вопроса о пределе прочности белокаменных построек, следует добавить еще одну причину — отсутствие должного ухода за храмами. Чем лучше уход за храмом, тем он долговечнее.

А в российском климате хороший уход за белокаменными зданиями был особенно важен, но его не было и не могло быть в условиях и монгольского нашествия, и лихолетья времен Дмитрия Шемяки, и Смутного времени, и вековой российской бесхозяйственности. Очень многое зависело и от «форс-мажоров» – пожаров и ураганов, и от «субъективных факторов» – нерачительных настоятелей или церковных старост, вовремя не замечавших протечку кровель.

Так и получилось, что одни храмы пришли в аварийное состояние и были разобраны (или даже обрушились) через 500-700 лет после постройки, а другие дошли до наших дней.

Исключением была небольшая церковь Михаила Архангела в Нижнем Новгороде, простоявшая всего 150 лет. Но этот храм был единственным случаем во владимиро-суздальском зодчестве, когда фундаменты были не доведены до материкового грунта.

Что же погубило Московские храмы?

По всей видимости, первые московские храмы погубило то, что они были возведены в центре будущей столицы единого Русского государства и очень быстро перестали «соответствовать задачам» растущего города и крепнущей великокняжеской власти.

Естественно, никакого представления об охране памятников архитектуры в XV-XVI веках не имелось, и при первой же финансовой возможности храмы под предлогом «ветхости» сносились и на их месте строилось что-то более «престижное».

Как известно, понятие «ветхость» весьма растяжимо. Более того, иногда эта «ветхость» достигается искусственным путем – сначала в течение многих лет имеет место целенаправленная экономия на ремонте, а потом испрашиваются средства на полную перестройку храма, на самом деле обветшавшего. Капитальное строительство во все времена было неиссякаемым источником неправедного обогащения.

Пожалуй, единственной подлинной катастрофой можно считать падение верха у церкви Рождества Богородицы в 1479 году, и то возникает подозрение, что церковь просто не отремонтировали должным образом после «аварий» 1454 и 1473 годов и довели до падения.

А все остальные «недолговечные» белокаменные храмы Москвы XIV и начала XV веков (Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы, храм Вознесенского монастыря, церковь Спаса на Бору, церковь-колокольню Иоанна Лествичника), по всей видимости, постигла участь «искусственного старения».

Собор Спаса на Бору, Снесён 1 мая 1933 года.

На московских окраинах храмы реже оказывались жертвами амбиций светских и церковных властей и стояли долго. Собор Богоявленского монастыря «за торжищем» простоял почти 400 лет и погиб при пожаре, а собор Андроникова монастыря хотя и с потерями, но дошел до наших дней.

Кстати, в Можайске храмы XV века простояли до XIX века, а в Звенигороде они стоят до сих пор.

Все сказанное по поводу «предела надежности» подтверждает вывод, что суздальские мастера в середине XII века качественно и надежно выполнили «техническое задание» Юрия Долгорукого (строительство в европейской белокаменной технике с минимумом раствора и аккуратной кладкой) и заложили основу для качественного и надежного строительства в этой же технике на протяжении еще трехсот лет. Относительно невысокая долговечность храмов, построенных и ими, и их потомками, имела место не по их вине.

Почему, несмотря на дороговизну белокаменного строительства и нетехнологичность, оно продержалось на Руси так долго?

В послемонгольское время белый камень не только не сдал своих позиций, но и укрепил их: с начала XIV до середины XV века ни одного храма в Московском княжестве не было построено из кирпича.

Вряд ли московские князья Юрий и Иван Даниловичи, а также их потомки были настолько «нестесненными в средствах», чтобы им было все равно, из чего строить. Пусть в Москву белый камень приходилось возить не за 500, а за 50 км, но все равно он оказывался в несколько раз дороже, чем кирпич.

Технически переход на кирпич никаких сложностей не представлял, но времени на постройку того же Кремля из кирпича у Дмитрия Донского в 1367 году просто не было. Стены белокаменного Кремля возводили с немыслемой скоростью, по причине уязвимости, так как город был безоружен перед потенциальными противниками. А о том, что потенциальные противники (в данном случае – Орда и Литва) сильны и опасны, говорит сам факт решения строить новые укрепления.

Таким образом, Донской просто не имел времени осваивать технологию производства кирпича и строил из давно разведанных и практически неисчерпаемых мячковских каменоломен, не считаясь со средствами.

НО строительство храмов вполне могло «повременить» хотя бы несколько месяцев, необходимых для освоения кирпичной технологии. Почему же московские князья не прекратили (или, как минимум, не «потеснили») белокаменное строительство? Неужели было сложно построить несколько печей для обжига кирпича?

По всей видимости, здесь были две причины.

Начнем с первой – политической: в условиях татарского ига белокаменные храмы оставались тем элементом государственной идеологии, отказаться от которого означало полностью «потерять лицо» перед Европой.

Вторая причина, как ни парадоксально, экономическая, только относящаяся не к цивилизованным формам экономики, а к тому, что в наше время называется «лоббированием». Дело в том, что слишком много влиятельных людей, так или иначе, были связаны с процессом ломки, обработки и доставки белого камня, и для них переход на более дешевый и технологичный кирпич означал лишение немалой части доходов. Можно себе представить, например, и то, какие средства отпускались князем на содержание армии возчиков, и то, что немалая часть этих средств оседала в карманах «посредников». А при этом все выглядело достаточно «чинно» – как исполнение традиций Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.

Скорее всего, по этим же двум причинам произошел и достаточно быстрый переход на кирпич в конце правления Василия II и при Иване III.

Первая – та же политическая: в Европе к тому времени начали повсеместно строить из кирпича, это были уже времена Брунеллески (1377–1446) и Браманте (1444–1514).

Вторая – та же экономическая, но «с обратным знаком»: Василий II и Иван III, укрепляя самодержавие, боролись и с излишней «корпоративной» самостоятельностью, и с «разбазариванием государственных средств».

Следовательно, влиятельные защитники белокаменной технологии, потерявшие возможность ссылаться на европейский опыт, не могли иметь успех. У них оставались только ссылки на «традицию», но тут государственные соображения уже перевесили. Капитальное строительство приобретало массовый характер, и использование белого камня становилось слишком тяжелым бременем для казны.

По всей видимости, «лебединой песней» политического влияния защитников белого камня стал Успенский собор, стены которого построены в «традиционной» манере. Но это был уже конец – во всяком случае, в столице белокаменное зодчество стало редчайшим явлением.

Заключение

Про Юрия Долгорукого говорилось и писалось много. Взгляды на его весьма неоднозначную личность и весьма неоднозначную историческую роль столь же неоднозначны. Это и основатель Москвы с помпезной статуей на Тверской, и вероломный лихоимец, тянувший алчные руки из Суздаля к Киеву, и жестокосердный деспот, снискавший всеобщую ненависть, и даже… борец за независимость Суздальского края.

Наверное, нам не стоит ни осуждать, ни оправдывать Юрия. Но в его исторический портрет следует внести один дополнительный штрих: именно Долгорукий совершил решающий «прорыв» в «европеизации» Владимиро-Суздальского края, а возможно, и всей Русской земли.

Не побоимся сказать, что по значимости для культуры и политики Руси (к сожалению, и по нагрузке на экономику) строительство Долгоруким четырех-пяти белокаменных храмов вполне сопоставимо с основанием Петербурга .

Возможно, этот «прорыв» Долгорукого имел место и в других областях культурной деятельности. Вряд ли он, как Петр I, брил бороды боярам и одевал их в европейское платье. Но если Юрий тратил колоссальные средства на «романизацию» архитектуры, то мы вправе допустить и какие-то другие его действия «в стиле» Петра I. Даже стажировка мастеров в Европе значит очень многое.

А потомки Юрия – Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Юрий и Константин Всеволодовичи – шли по дороге, проторенной Долгоруким. И после прецедента, созданного в середине XII века, «европеизация» им давалась существенно легче.

Конечно, если эта «европеизация» была самоцелью, то вряд ли она оправдывала огромные расходы на строительство воистину «золотых» храмов. Но если это было одним из действий, направленных на возвышение Суздальского края, то такая политика понятна, логична и обоснована. Ведь, в конечном итоге, именно это позволило Владимиро-Суздальской земле не потерять своей национальной культуры и самостоятельности во время монгольского ига, отстоять независимость и возродиться уже под новым названием – Московской.

Поэтому историческая заслуга Долгорукого состоит не только в том, что он основал небольшую крепость, которая через триста лет оказалась столицей централизованного Русского государства. Юрий заложил и политическую, и культурную базу для того, чтобы центром такого государства стал Суздальский край. А столицей «всея Руси» могли оказаться Москва, Тверь, Владимир, Ростов или Переславль – в геополитическом плане это непринципиально.

Какой ценой далось это возвышение Суздальской земли – другой вопрос. Мы восхищаемся основанием Санкт-Петербурга, редко задумываясь и о том, что в это время во всей остальной России прекратилось каменное строительство, и о тех тысячах людей, которые, «к жизни воззвав эти дебри бесплодные, смерть обрели здесь себе» .

И у Юрия Долгорукого, наверное, были другие, более бескровные и экономичные пути для выполнения своих политических задач. Но вряд ли мы вправе из XXI века строго судить людей XII века.

Памятник Юрию Долгорукому в Москве, Фото:

Московский Кремль, которым мы можем любоваться в наши дни, построили итальянцы из красного кирпича в 1485–1495 годах по заказу Великого московского князя Ивана III Васильевича. Его не штукатурили и не красили, поэтому изначально цвет стен и башен был красным.

Крепости с подобной архитектурой можно встретить и в Европе, например в Вероне и Милане. Самый характерный элемент, зубцы на стене в виде ласточкиного хвоста или буквы М, считался символом имперской власти. Его имели на своих крепостях противники папы – Гибеллины. Гвельфы, признававшие папскую власть выше светской, строили замки с прямоугольными зубцами, таким образом, в те времена можно было отличить принадлежность владельца к тому или другому клану.

В средневековой Италии вопрос, какая власть главнее — светская или духовная, был очень актуален. В прямом смысле, копий было сломано немало. Так как миланские зодчие выполняли заказ представителя светской власти, они посчитали, что имперский знак русскому властителю будет ближе.

Москва белокаменная

Вполне возможно, что словосочетание «Москва белокаменная» появилось еще в XIV веке при Дмитрии Донском, когда наиболее важные участки стены и башни изначально деревянной крепости были заменены на каменные. Укрепления из белого камня дважды спасли город от нашествия неприятеля. В XV веке эти стены были демонтированы или использованы как фундамент во время строительства укреплений из кирпича — тех, которые мы видим в настоящее время.

В XVIII веке, следуя веяниям тогдашней моды, цвет стен и башен изменили, кирпич был побелен. Это происходило не только в Москве, почти все крепости в российских городах красили в белый цвет. Наполеон в 1812 году видел кремль белым. После пожаров его отремонтировали и опять покрасили в белый цвет.

В начале XX века московский Кремль оставался формально белым, то есть его белили к различным событиям, но большую часть времени его стены выглядели облезлыми, покрытыми «благородной городской патиной». Даже после событий 1917 года, он оставался белым, это ни сколько не смущало большевиков.

Когда Кремль стал красным?

В июне 1941 года, было принято решение замаскировать Кремль под жилые кварталы. На стенах были нарисованы окна домов, мавзолей был накрыт фанерным колпаком в виде обычного городского здания. К слову, все было сделано качественно — налеты немецкой авиации ущерба не принесли.
К 800-летию Москвы, в 1947 году, Кремль отреставрировали, а стены и башни по распоряжению Иосифа Сталина покрасили в красный цвет, хорошо гармонировавший с духом той эпохи. С тех пор, цвет стен московского кремля поддерживают красным, периодически подкрашивая, чтобы выглядело нарядно.

В 1366-1367 гг. по распоряжению Дмитрия столица была укреплена первым на Руси белокаменным Кремлем. Если для ханских послов ворота его были гостеприимно раскрыты (Дмитрий предпочитал откупаться от них богатыми подарками), то для других соседей и князей-соперников Кремль стал мощной защитной крепостью. Когда в ноябре 1367 г. на реке Тросне литовский князь Ольгерд, приходившийся зятем тверскому князю Михаилу Александровичу, разбил московские полки. Дмитрий Иванович произнес: «На великое княжение не пущу!». И действительно, наличие Кремля стало надежной защитой для московской столицы: в 1368 г. попытка Михаила Тверского осадить Кремль и взять его провалилась.

БЕЛОКАМЕННЫЕ УКРЕПЛЕНИЯ МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ 1367 Г.

В 1343, 1354, 1365 гг., примерно раз в 10 лет, Москва становилась жертвой страшных пожаров, во время которых, несомненно, выгорали и укрепления дубового кремля Калиты. По-видимому, эти пожары были не «несчастными случаями», но диверсиями, организованными врагами Москвы. Поэтому на другой год после пожара 1365 г., в начале зимы 1366 г. «князь великый Димитрей Ивановичь, погадав с братом своим с князем с Володимером Андреевичем и со всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотвориша. Toe же зимы повезоша камение к гордоу». К весне следующего, 1367 г. запасы камня были достаточны, чтобы начать строительство белокаменной крепости. Ее закладка вызвала страх и злобу врагов Москвы.

Строительство было проведено с исключительной быстротой; летопись отмечает, что после закладки кремль «начаша делати безпрестани». Уже к 1368 г. он был готов. Его не смогла взять литовская рать: «Олгерд же стоял около города три дни и три нощи, остаток подгородья все пожже, многи церкви и многи манастыри пожегл и отступи от града, а града кремля не взя и поиде прочь».

Площадь кремля теперь значительно расширилась в северо-восточном и восточном направлениях, захватив в черту новых стен территорию торга, располагавшегося под стенами крепости Калиты. В общем периметр стен теперь почти совпадал в плане со стенами кремля Ивана III… Данные письменных источников позволяют с относительной точностью восстановить как контур стен, так и расположение башен кремля 1367 г. Рассмотрим эти данные, начав с юго-восточного угла и восточной «приступной» стены.

На юго-восточном углу крепости должна была находиться угловая круглая башня, защищавшая южный участок восточной стены и подступы к береговой низине перед южной стеной. Эта башня стояла на месте Беклемишевской башни. «Сказание о Мамаевом побоище» называет три проездных башни восточной стены, через которые шли войска на Куликово поле: Константино-Еленинская, Фроловская (Спасская) и Никольская.

Так же точны сведения о Фроловских воротах. Во время осады Москвы Тохтамышем знаменитый Адам-суконник находился «над враты над Фроловскими». Столетием позже, в пожар 1488 г. у Фроловских ворот сгорели «мосты три», т. е. деревянные настилы 3 ярусов боя башни, что позволяет судить об устройстве и большой высоте прикрывавшей ворота башни. Рассказ летописи о постройке в 1491 г. стрельниц у Фроловских и Никольских ворот отмечает, что последние зодчий «не по старой основе заложил», что, следовательно, Фроловская башня стала на старой основе башни 1367 г.

Таким образом, южный участок восточной стены кремля 1367 г. точно совпадает с современной кремлевской стеной, равно как и 3 башни стоят на старых местах.

Новое место Никольских ворот показывает, что северная часть «приступной» стены 1367 г. не совпадает с существующей. Их место легко и точно определяется указанием летописи, что построенная в 1458 г. на подворье Симонова монастыря церковь Введения находилась «у Николских ворот»…

Меньше всего известно о западной стене крепости 1367 г. Существующая стена, обращенная к Неглинной, начатая постройкой в 1495 г., была поставлена «не по старой основе, - града прибавиша». Поэтому летописные записи о строительстве этой стены не сообщают ничего об оставшейся в стороне стене 1367 г. и ее башнях. Нет о ней и случайных упоминаний летописца. Западный фронт крепости был хорошо прикрыт широким болотистым ложем р. Неглинной, и подступ к стене был затруднен. Возможно, что этот большой участок стены до Боровицких ворот не имел башни. Однако есть основания предполагать, что здесь, примерно на месте Троицких ворот, стена крепости 1367 г. прерывалась проездной башней, носившей имя Ризположенских или Богородицких ворот, с каменным же мостом через Неглинную, выводившим на новгородскую Волоцкую дорогу…

Боровицкая воротная башня, наличие которой мы предполагали уже в крепости XII в. и кремле Калиты, в крепости 1367 была несомненно. В записи о постройке в 1461 г. церкви Иоанна Предтечи «на бору» указано, что эта башня стояла «у Боровитских врат». Юго-западная угловая башня строилась в 1488 г. «вверх по Москве, где стояла Свиблова стрельница», бывшая угловой башней крепости 1367 г. Таким образом, южная стена 1367 г., закрепленная угловыми башнями, совпадает со стеной нынешнего Кремля. Совпадает и Тайницкая башня этой стены, сооруженная в 1485 г. «у Чешьковых ворот», т. е. на месте или около Чешковой проездной башни 1367 г., выводившей к воде, на москворецкий «подол». Полагаем, что и москворецкое «корабельное пристанище» под стенами крепости было прикрыто боковыми стенами, закрывавшими доступ на этот участок в случае военной опасности.

Так реконструируется план крепости 1367 г. В этом виде ее периметр составлял около 2000 м. Крепость имела, несомненно, 8 башен, а может быть, и 9 башен (если допустить наличие одной башни посередине западной стены). Из них пять было сосредоточено на восточной «приступкой» стене. Такая концентрация башен на наиболее угрожаемом фронте - характерный прием военно-инженерного дела XIV в. (ср., например, Изборск). Однако в высокой степени интересно, что три из 5 башен - проездные; все они действовали как ворота даже в условиях крайней опасности. Во время героической обороны Москвы от Тохтамыша горожане «сташа на всех воротах градскых и сверху камением шибаху». При всей боевой мощи надвратных башен (трехъярусные бои) и наличии в башнях «железных (т. е. окованных железом) врат» очевидно, что такой прием, ослаблявший «приступную» стену, был применен сознательно в расчете на активную оборону крепости, на тактику массированных ударов по противнику путем одновременного в трех пунктах броска значительных воинских сил. С другой стороны, в мирных условиях эти многочисленные «врата» столицы Московского княжества, через которые вели в кремль пути-дороги, как бы символизировали централизующую силу и значение Москвы, собиравшей под свою могучую руку разрозненные русские земли.

Можно думать, что подобно другим русским крепостям, сооруженным до появления огнестрельного оружия, московская крепость 1367 г. имела стены сравнительно небольшой толщины. В силу этого при частых пожарах, разрушавших деревянные связи каменных стен, стены частично обваливались и заменялись уже деревянными. Так, в пожар 1445 г., причинивший большие разрушения кремлю, «стены градные падоша во многих местех», и при налете татар царевича Мазовши осаждающие сосредоточивали свои усилия на тех участках, «где несть крепости каменыя». Понятно, что после многих заделок деревом московская крепость показалась Амвросию Контарини «деревянной».

По-видимому, стены 1367 г. были также сравнительно невысоки. Описание осады кремля войсками Тохтамыша в Ермолинской летописи отмечает, что татарам удавалось сбивать его защитников со стен «еще бо граду тогда ниску сущу». Это свидетельство следует понимать не как указание на незаконченность еще в 1382 г. постройки 1367 г., а как пояснение, сделанное писцом списка летописи, сравнивавшим в конце XV в. старые крепостные стены со стенами, «поновленными» Ермолиным в 1462 г., и стенами нового кремля, постройка которого началась в 1485 г. со стрельницы у Чешковых ворот, достигавшими высоты 12-13 м.

Не совсем ясен характер завершения стен. Источники говорят о деревянных частях вверху стен (в пожар 1445 г. «ни единому древеси на граде остатися») и о настенных «заборолах», т. е. как бы о деревянных брустверах, шедших по верху стен. Можно думать, что последний термин следует отнести к поэтическому языку автора «Задонщины», а не к реальной стене Московского кремля. Скорее всего его стены имели зубчатый верх, какой известен, например, по Пороховской крепости. Несомненно, боевой ход и прикрывала «кровля градная». Башни также имели зубчатый верх и деревянные шатровые кровли.